И даже небо было нашим - Паоло Джордано
– Насколько больше, Данко?
– Как минимум вдвое. Примерно.
– Ты теперь еще и эксперт по недвижимости? – поддела его Коринна.
Данко пропустил это замечание мимо ушей.
– Дом обветшалый, но старинный. А сколько там земли? Три гектара?
Я покачала головой. Я представления не имела, какая там площадь.
– Козимо согласился дать нам электричество, – сказала я, поняв, куда он клонит.
– Мы ему за это заплатили.
– Но я же ему почти обещала!
– По-твоему, в подобной ситуации обещания имеют какой-то вес?
Я посмотрела на Берна, ища у него поддержки, но он сказал:
– Если бы твоя бабушка хотела, чтобы дом достался ему, то написала бы об этом в завещании.
– А как же все наши разговоры о непризнании права на собственность?
Данко сочувственно улыбнулся:
– Похоже, ты что-то недопоняла, Тереза. Жить по справедливости и быть дураками – это совершенно разные вещи. Мы не слабоумные, которых может надуть каждый.
Я чувствовала, как всеми мало-помалу овладевает возбуждение.
– Тереза боялась расстаться со своим сокровищем, – негромко проговорила Джулиана.
Мы связались с агентством по недвижимости в Остуни, и через несколько дней приехал риелтор, чтобы осмотреть виллу. Все время, пока он делал фотографии и задавал мне вопросы, на которые я была не в состоянии ответить, Роза стояла у порога, словно ей вдруг закрыли вход в дом, где она наводила порядок в течение долгих лет своей жизни. Козимо так и не появился. Риелтор поинтересовался, что я собираюсь делать с мебелью: она была не в лучшем состоянии, но ее можно было выставить на продажу комплектно. Затем он попросил разрешения взглянуть на домик сторожа.
В агентство поступило предложение Козимо: сто двадцать тысяч евро. Пока мы на ферме обсуждали, стоит ли нам соглашаться, объявился еще один потенциальный покупатель, архитектор из Милана: он предлагал сто семьдесят тысяч.
– Может, проголосуем? – спросил Берн. – Или нет? Решать тебе.
Все посмотрели на меня, и я сказала:
– Конечно, проголосуем.
Несколько недель спустя я встретилась с архитектором у нотариуса. Здороваясь, он подал мне гладкую, ухоженную руку: люди с такими руками окружали меня в прошлом. Когда мне надо было подписывать контракт, он сказал:
– Честно говоря, я рассматриваю эту сделку как подарок с вашей стороны. Вилла вашей бабушки великолепна, вам, наверное, очень тяжело с ней расставаться. Обещаю, что обновлю ее, сохрани в исторический облик.
– Спасибо, – пробормотала я. В последнее время я заметила, что разучилась беседовать с посторонними, с вежливыми, хорошо одетыми людьми вроде этого архитектора.
На эту встречу вместе со мной приехал Берн, однако он не зашел в кабинет нотариуса, а остался ждать в баре напротив.
– Это благословенная земля, – произнес архитектор. Затем, подняв глаза от контракта, спросил: – А что вы скажете о стороже и его жене? Это люди, достойные доверия? Я вот размышляю, оставлять их на службе или нет.
Через два или три дня Козимо и Роза уехали. А еще через неделю к нам явилась полиция. Я не особенно удивилась, когда женщина-полицейский (она была ненамного старше меня, с «конским хвостом», торчавшим из-под фуражки), сообщила нам, что поступил сигнал о нашем незаконном пребывании на ферме. Она разговаривала со мной и с Томмазо. Вынув из внутреннего кармана блокнот, она перелистала его.
– Вас тут шестеро, верно? Буду вам признательна, если сможете собрать всех.
Когда все собрались под навесом беседки, она попросила каждого предъявить документ с фотографией.
– А если мы откажемся? – с вызовом произнес Данко.
– Придется проехать в участок для установления личности.
Каждая пара поднялась в свою комнату, чтобы найти документ, который, вопреки всему, подтвердил бы нашу принадлежность к гражданскому обществу.
– Нас арестуют? – спросила я Берна, когда мы на несколько секунд остались наедине.
Он поцеловал меня в висок:
– Не говори глупостей.
Женщина-полицейский записала наши данные. Тем временем ее коллега, молчаливый полицейский постарше годами, куда-то направился. Джулиана шла за ним по пятам, ища предлог, чтобы не подпустить его к местечку за домом, где мы выращивали суперсканк. Она предложила ему погрызть сырую репу, которую перед этим вытащила из земли, и в итоге съела ее сама, возможно желая показать, что в ее предложении не было издевки. Но страх был не самым неприятным из охвативших меня чувств: гораздо хуже было сознавать, что наша обитель, казавшаяся нам таким чудом, не произвела на этих двух чужаков ровно никакого впечатления.
Женщина-полицейский спросила, может ли кто-нибудь из нас доказать свое право проживать на этой территории. Берн сделал шаг вперед.
– Я получил разрешение собственника, – сказал он.
Она снова перелистала блокнот.
– Вы имеете в виду синьора Дельфанти?
– Да, его. Он мой дядя.
Со времени моего приезда это был первый раз, когда Берн заявлял о своем кровном родстве с Чезаре.
– Сегодня утром я говорила с синьором Дельфанти по телефону. Он был не в курсе, что здесь кто-то живет. Это владение выставлено на продажу и должно пустовать, так он сказал. Очевидно, это вы сняли табличку «Продается», о которой он упомянул? Я не заметила ее на воротах.
– Здесь не было никакой таблички, – сказал Данко.
Женщина-полицейский занесла его слова в блокнот – как она мне сказала, для рапорта, который ей надо было составить. Вот когда меня настиг родительский гнев, быстрее молнии долетел он сюда из Турина.
– А ордер у вас есть? – жестко спросила Джулиана.
– Это не обыск, синьорина, – спокойно ответила женщина-полицейский. – Но даже будь у нас ордер, мы, учитывая обстоятельства, не были бы обязаны предъявлять его вам.
– Произошло недоразумение, – раздался звонкий голос Берна. – Дайте мне поговорить с дядей, и я вам это докажу.
– Синьор Дельфанти попросил, чтобы владение было освобождено через неделю. В противном случае он подаст заявление в полицию.
Она положила блокнот на стол, как складывают оружие, но голос у нее стал строже.
– У нас есть фотографии. Мы располагаем доказательствами незаконного подключения к электросети с помощью кабелей высокого напряжения, а также незаконного использования фотоэлектрических панелей, которые я, вероятно, смогу обнаружить, если пойду туда, – и она указала верное направление, – а также несанкционированного разведения пчел, не говоря уже о плантации марихуаны.
– Ну, плантация – это сильно преувеличено, – неосторожно поправил ее Томмазо. Все обернулись и посмотрели на него.
Она сделала вид, что не заметила этого невольного признания вины.
– Всего этого хватит для передачи дела в суд. Мой совет: чтобы через неделю, когда мы вернемся, здесь никого не было.
Она мельком взглянула на Берна и словно бы что-то вспомнила. Тем временем Коринна прошмыгнула в дом и вернулась с двумя банками меда, которые поставила на стол перед полицейскими.
– Раз вы уже знаете про наш мед, попробуйте вот этот, цветочный.
– Хочешь дать
